​Шекспир в отсутствии любви

Театральная компания «Свободная сцена» показала в Казани свой нашумевший спектакль по пьесе Уильяма Шекспира «Отелло».

Осенний вечер – не самое лучшее время для прогулок. Диван, уютное мерцание телеэкрана и чашечка горячего чая – что может быть лучше, когда в стекло барабанит мелкий дождик? Может быть, потому зал УНИКСа, где играли антрепризный спектакль заезжие гастролеры, и не собрал аншлаг. Не помогли даже громкие имена на афише – Максим Аверин, Дмитрий Жойдик, Дмитрий Сердюк… Впрочем, ряд зрителей, похоже, пришел именно затем, чтоб полюбоваться вживую на Глухаря, который будет душить Дездемону. И, отщелкав исподтишка на мобильники кадры с брутальным кумиром, тихо исчезли из зала во время антракта.

А может быть, зал оказался неполон потому, что истинные театралы, способные ценить искусство, а не медийные лица, решили, что Шекспир в антрепризной постановке – очередная халтурка в стиле «не пора ли нам замахнуться на Вильяма, нашего»?

Скажу сразу, и те, и другие сильно промахнулись в своих прогнозах.

Спектакль получился далеко не антрепризный, а медийные лица отнюдь не купались в лучах своих прежних достижений. Все было по-серьезному и все было, как в первый раз. А ведь премьеру они сыграли в апреле 2013 года. Яков Ломкин в очередной раз доказывает, что он режиссер крепкий, «всамделишный», а потому и от актеров требует не внешней оболочки, а внутреннего психологизма, и творческий коллектив для своих постановок подбирает из числа единомышленников.

Сюрпризы начинаются сразу же, как только переступаешь порог УНИКСа. Нет, я не о металлоискателях и «шмоне» на входе – это-то как раз и не удивляет. Я о программках-буклетах, которые антрепризы тщательно избегают. А еще о том, что начали в точно обозначенное на афишах время. И о закрытом занавесе, отделяющем пространство сценической жизни от жизни внесценической.

Но вот шорох волн и протяжный гул (гудок парохода?) заставляет зал замолкнуть. Сразу не понятно – то ли это аппаратура фонит, то ли такова музыкальная концепция Фаустаса Латениса, специально создавшего музыку для этой постановки. На сцене – ржавые металлические бочки (понтон?), горы из полипропиленовых шлангов (волны?), возвышающийся над этим деревянный помост со столбом-мачтой посередине (корабль?). Сценография Акинфа Белова одновременно минималистична и многозначна. Как, впрочем, и сотворенные Евгенией Панфиловой костюмы, и работа гримера Марины Поздняк.

«Отелло» Якова Ломкина – настоящий кроссворд, который предстоит разгадать зрителю.

В спектакле все роли – и мужские, и женские – играют мужчины. Играют без специального грима. Играют, не особо и скрывая свою половую принадлежность. Играют, всячески подчеркивая, что не внешность тут важна… Исполнитель роли Дездемоны –двадцатишестилетний актер Театра на Малой Бронной Дмитрий Сердюк, уверенный в том, что «зритель хочет окунуться в тайну, скрытую от его глаз в повседневной жизни, увидеть чудо, созданное в черной сценической коробке», – рождает это чудо, не прибегая к помощи театральных аксессуаров. Сорокалетний Максим Аверин, еще недавно числившийся в штате театра «Сатирикон», – Отелло – черен не потому, что он мавр, а от боли, поселившейся в его сердце. Да и Яго – сорокадвухлетний Дмитрий Жойдик, десять лет выходивший на сцену Театра Романа Виктюка, но покинувший ее, бросив напоследок, что «работать с Виктюком просто опасно для психики», – безжалостно крушит психику зрителя, становясь центральным персонажем спектакля: он с легкостью вращает помост, выводя на сцену то одних, то других персонажей, он режиссирует действо, он опутывает шлангом-канатом Отелло, он разбрасывает платки кровавого цвета по сцене, он рвется к власти, убирая всех и все со своего пути, и, наконец, он достигает полного одиночества на вершине сомнительного успеха.

– Вообще, это новое прочтение «Отелло», – поясняет Максим Аверин. – Мы показываем, как среди жестокости и брутальности современного мира Господь дает человеку шанс на любовь.

А вот любви-то в этом сценическом мире и нет. Есть лишь стремление ее обрести. Но она все время ускользает от героев трагедии. «Люблю тебя, но если разлюблю, наступит хаос», – констатирует заглавный герой пьесы. И этот хаос наступает еще до поднятия занавеса.

Сценическую адаптацию и специальный перевод для этой постановки, выполненный одним из лучших переводчиков современности Сергеем Волынцом, предельно обнажает шекспировский текст. Здесь нет изящества ставших уже классическими переводов Михаила Лозинского, Анны Радловой, Бориса Пастернака. Язык спектакля груб и предельно ясен. И в этой простоте слов как нигде больше обнажается чувство.

Еще Пушкин уверял нас в том, что «главная трагедия Отелло не в том, что он ревнив, а в том, что он слишком доверчив». Но так ли это? Не забывайте, что действие пьесы Шекспиром отнесено на Кипр в момент жесткого военного конфликта. Отелло как военачальник – хитер и мнителен. Дездемона – талантливо умеет притворяться: она уже обманула своего отца, сбежав из дома к полюбившемуся ей мавру. Яго – коварен и вероломен: он уже предал Отелло, донеся отцу Дездемоны имя похитителя его дочери. Так что же их притягивает друг к другу? На чем держится их союз?

Ответы на эти и многие другие вопросы спектакля-кроссворда раскиданы по всему повествованию.

Здесь есть и аллюзии венецианского карнавала, когда сущность персонажей раскрывается ролевыми масками: скажем, Кассио, которого играет тридцатидвухлетний артист Театра имени Е. Вахтангова Роман Полянский, появляется в маске Капитана Скарамучча – хвастливого бесшабашного вояки, Отелло – в маске Шута, символического близнеца Короля, которого Бог наградил каким-то ребяческим безумием, а Дездемона – в маске Вольто, несущей черты наибольшей человечности.

Здесь есть и отсылки к театру теней, где отражаются истинные смыслы слов и поступков.

Здесь есть и вставные музыкальные номера – своеобразные зонги-баллады пародийно-гротескного характера, содержащие едкую сатиру на социально-политические явления.

Здесь есть грубоватый формализм «сатириконовцев» и чувственность пластики Романа Виктюка.

И в этом сплаве, в этой бесконечной игре смыслов все символичное внезапно становится буквальным, а реалистичное превращается в образ. Дездемона – символ любви и человечности – ни в одной из сцен спектакля не доминирует. И, погибая, растворяется в небытии: в руках у Отелло остается лишь пустой саван – роковой платок Дездемоны. Да и сам Отелло растворяется в небытии, когда в петле, наброшенной на рею мачты, остается висеть лишь его плащ. Нет любви, нет жизни, значит, нет и смерти.

Быть может, потому в финале спектакля герои пьесы вновь несутся по бурному морю на корабле-призраке, пытаясь высветить фонариками в темном притихшем зале лики реальной любви как залога своего спасения? Для них, говоря словами Шекспира, «любовь – над бурей поднятый маяк, не меркнущий во мраке и тумане.Любовь – звезда, которою моряк определяет место в океане».

Но любовь Дездемоны не вписывается в картину этого брутального мира, жестокую и безжалостную. Отелло легче поверить в притворство, чем в искренность чувств. И потому шекспировское «весь мир – театр, а люди в нем – актеры» оборачивается здесь своей трагедийной гранью, а сам Шекспир в отсутствии любви становится лейтмотивом постановки.

Наверное, об этом спектакле еще долго будут размышлять досидевшие до его окончания. А те, кто предпочел сложной работе ума домашний уют, возможно, так и не сумеют понять «любовь, что движет солнце и светила». Но это уже совсем другая тема.

Зиновий Бельцев.